Я усмехнулся, демонстрируя полное спокойствие, которое на самом деле так и норовил смести вздымающийся в душе гнев, прорвать, как сильный паводок иной раз прорывает обветшавшую плотину.
– Рад за тебя. Очень предусмотрительно с твоей стороны – брать с собой человека, жизнь которого отмерена тремя сутками. Как только игрушка надоедает, она самоуничтожается. Лучше не придумаешь.
– О чем это ты? – Нори вопросительно заломила левую бровь. Раньше я такой мимики за ней не замечал и отложил несоответствие в копилку памяти.
– Ах, прости, ты же не знаешь об этом. Я не успел выболтать тебе эту подробность на «Войере», так что ни о какой предусмотрительности речи не идет. В таком случае ты сильно рисковала, решив так поиграть со мной.
– Да о чем ты, галт тебя задери?!
Нори так не выражалась. Местное выражение было у нее не в чести. Отложим и это.
– О чем? Да о том, что Почтовая Корпорация вживляет в своих служащих взрывчатку в качестве предосторожности против побега с вверенным грузом. И отпускает трое суток для связи по гипертранслятору, чтобы перевести реле детонатора назад. На Шелте гипертранслятора нет, и если бы не чужой, я был бы уже мертв.
На мгновение ее лицо дрогнуло и исказилось в неподдельном волнении, но самообладание быстро вернулось к ней – чужое самообладание, погасив ее собственные эмоции. Шефиру, конечно, было глубоко наплевать на мои словоизлияния, но Нори это доставило боль – и я получил косвенное доказательство тому, что с самого начала был прав в оценке ситуации. Она действовала не по своей воле. Ее невольная реакция также показала, что самое страшное с ней еще не случилось, по каким-то причинам Шефир оставил ей собственный разум, не вычистил, как своим людям перед битвой. Но, с другой стороны, выходит, она понимала, что ее руками Шефир делает со мной, и ничего не могла поделать с этим. Прости, Нори, я должен был убедиться, иначе мог просто свихнуться. Все-таки ты мне нравишься больше, чем я, Элиот Никсард, полагал.
– Трое суток? Ну-у, Никс, мне бы этого вполне хватило. – Она пожала плечами. – Кто же знал, что придется остаться на больший срок. В этом, кстати, ты сам виноват. Потому что этот ужасный лешук вдруг решил взять с собой именно тебя. Я заметила этого урода, когда еще сходила с корабля, – он ошивался возле космопорта – и сразу поняла, что это именно тот случай, которого я ждала всю жизнь. Да, мне немало приходилось слышать о необыкновенных способностях этой расы, но, согласись, борьба за этот приз, – она постучала пальцем по голубому банкосу, – стоит затраченных усилий.
И жизней, мысленно добавил я, снова чувствуя опасную близость подступающей неконтролируемой ярости. Вот он, явный сбой в рассуждениях. Она ничего не могла знать об этой расе. Только транс и лешук, последние из своего рода, знали друг о друге все, да Совет ГФМ. О голубом же банкосе стало известно только на следующий день, когда Нкот показал его Шефиру. Вот о нем уже раньше слышать могли многие, Нкот наверняка был не первым, кому Совет вручал подобную вещь для выполнения особо важного задания. Так что охота за ним началась лишь на следующий день после появления Нкота…
Я спохватился, заметив, что Нори (точнее, Шефир, уже вне всяких сомнений) молча ждет комментариев к своей «исповеди», не спуская с меня ледяного взгляда. Свои выводы я решил пока оставить при себе.
– Ты уже закончила? – я горько усмехнулся. – Тогда я кое-что тебе скажу. Да, Нори, у тебя не жизнь, а сплошная удача. Отлично провела время, детка, будет о чем рассказать подружкам на Тавелле, размахивая перед их носом голубым банкосом. Одного не могу понять, дорогуша, зачем ты все это мне рассказала?
– О Никс, это так на тебя похоже, ты не берешь в расчет простые человеческие желания, – она язвительно улыбнулась, чуть склонив голову набок, разглядывая меня, словно властная мамаша нашкодившего сорванца. – Мне доставляет удовольствие видеть, как скверно люди иногда себя чувствуют. Ты ведь очень чувствительный и ранимый человек, Никс, хотя и зануда по жизни. И постоянно пытаешься спрятаться за маской полнейшего безразличия к происходящему, полагая, что ничего не заметно.
Она еще не знала, что я стал другим. Никс действительно похож на того болвана, которого она описала. Но здесь его не было. По крайней мере, я очень на это рассчитывал. Наложение личностей, истинной и искусственной, не проходит бесследно, если пробуждение памяти происходит вот так, как у меня, спонтанно. Искусственная «инность» после окончания приговора должна удаляться аппаратно, у меня же получилось иначе, и «винегрет» из двух довольно разных личностей должен был еще утрястись в голове, если это вообще возможно и не разовьется в элементарную шизофрению.
Так, на чем там я остановился?
– Из тебя бы вышел прекрасный психоаналитик, Нори. Ты все сказала или припрятала еще что-то на десерт?
– Для тебя ведь это удар в спину, то, что я сказала, верно? – она торжествующе осклабилась, абсолютно уверенная в своей правоте.
Фу, какая вульгарность. Ну и мерзкий тип этот Шефир. Не потрудился даже как следует замаскироваться. Тут одно из двух – или отсутствие мозгов, или избыток наглой самоуверенности.
– Да что ты, Нори, – невозмутимо ответил я. – Ты ведь даже не предала меня. Я с самого начала нашего знакомства знал, что Никс для тебя всего лишь игрушка, а любые игрушки, как известно, быстро надоедают. Тем более, когда появляются новые. И какие – голубой банкос! Богатство и власть вместо дешевой романтики и самокопания в морали и нравственности, столь различные для каждого индивидуума.