Он умолк и выжидающе уставился на меня своими кошачьими глазами. Я же сидел неподвижно, как манекен, похолодев до кончиков пальцев ног, как только осознал смысл сказанного. Силы Зла, вот как у них здесь делается! Жертву не просто грабят, ей стирают память, и несчастный, попавший в подобную ловушку, уже не может сбежать и рассказать, что здесь происходит. Нет ничего странного в том, что пленников не убивают – так, несомненно, было бы проще прятать концы в воду, но людские ресурсы на Шелте были явно невелики, и пополнение извне всегда приходилось кстати. Весьма малоутешительные новости… Нет, но как скверно все получается, хоть плачь. Чем дальше, тем все хуже и хуже…
– Целитель… – я запнулся, кашлянул, нервно провел пальцами по проступившей на подбородке однодневной щетине. – Ты… ты в состоянии убрать телепатему шептуна прямо сейчас? Я нашел бы способ отблагодарить тебя. Клянусь, нашел бы… После того как вырвался бы отсюда. Да, ты прав, я не собирался здесь оставаться и не знаю, почему я говорю это тебе, хотя вижу тебя первый раз в жизни и, следовательно, не должен доверять, но твое известие о замене… Силы Зла, я уже ни в чем не уверен!
Коротышка покачал круглой головой:
– Я сильнее многих местных ментатов, парень, но и мои способности ограничены. Я не могу противостоять шептуну, по крайней мере открыто… Боюсь, тебе придется через все это пройти, как и другим парням до тебя… – Он неожиданно вспылил, но не закричал, чтобы не привлекать внимания, а зашипел сквозь зубы, сердито сверкая глазами: – Да говори же, парень, галт тебя задери, погибель на твою задницу! У нас может не хватить времени до испытания! Я не знаю, когда его назначил шептун – он сообщит об этом позже, и не стоит с этим играть!
Реакция на это крик «втихую» удивила меня самого. Ко мне пришло спокойствие. То самое фатальное спокойствие, что приходит к некоторым приговоренным к смерти, когда их голова ложится на плаху под топор палача и ничего изменить уже невозможно.
– И все-таки, Целитель, ответь мне еще на один вопрос. – Я немного помедлил, прежде чем продолжить, скупым движением прошелся пальцами по своей шевелюре ото лба до затылка… И пристально посмотрел ему в глаза. – Почему? Почему ты это делаешь для меня? Вряд ли подобные услуги входят в местные традиции. Ты не боишься, что…
– Конечно, нет, – ответная улыбка толстяка была полна насмешливого превосходства. – Такой, как я, – единственный в Городе. Я нужен здесь. Давай, парень, рассказывай.
Ответ не был исчерпывающим. Но – один раз я уже позволил себе непростительную глупость, не поверив старику-летуну, встретившему меня вчера на входе в Город, и на этот раз я решил довериться этому толстячку-карлику. Впрочем, я поверил ему значительно раньше, инстинктивно.
Рассказ я предельно сжал, помня, что времени может не хватить…
Мастон Никс, родился на Нове-2. До двадцати четырех – серые однообразные будни на ферме, доставшейся в наследство после смерти отца и заслонившей весь мир от меня тяжелой, изнурительной работой, вечной усталостью и недосыпанием; полуголодное существование. Работа сводилась к выращиванию культуры медит, существование которой вдохнуло жизнь в особое трансовое искусство, весьма популярное на Нове-2, под названием Мобра, или искусство малой магии, как окрестили его большинство соседних планет по Федерации. Вытяжка из корней и листьев растений медит, произрастающих только на Нове-2, особым образом настраивает метаболизм человеческого организма, делая его способным к изменению физико-химических характеристик под воздействием специально смоделированных зрительных восприятий…
Но чтобы перейти от теории к практике, медит еще нужно вырастить. Эта мерзкая культура чрезвычайно капризна к малейшим изменениям погоды, магнитных полей, концентрации света и влаги… Да в общем ко всему. Злоклятая дрянь просто не желала выращиваться на моих полях, наплевав на все мои титанические усилия, и из трех лет лишь один год, предпоследний, был сомнительно урожайным, позволив мне кое-как залатать прорехи старых долгов и с новым самоубийственным воодушевлением влезть в новые. Работа… Смех и слезы, а не работа.
Последний год меня доконал окончательно. Солнечная активность превысила допустимую норму почти в три раза, и моя драгоценная медит просто-напросто сдохла, вся и бесповоротно. Плевался я долго… А затем решил окончательно и бесповоротно, что для меня одного эта злоклятая ферма – ноша просто непосильная, и пусть предки ворочаются в гробу, а с меня хватит, возней с травой я был сыт по горло. Я решил, что заслуживаю лучшей жизни, чем ковыряться изо дня в день на занюханном клочке земли, продал ферму и подался на поиски новой работы в Новьен, ближайший крупный город от моих бывших «владений».
И почти сразу нашел, казалось, то, что желал…
В бюро по трудоустройству, на сверкающем неоновом плакате, я увидел бравого молодца с квадратным подбородком, затянутого в красивый черный костюм из экровелена поверх синей шелковой рубашки. Экровелен был очень дорогой и чрезвычайно популярной тканью на Нове-2. Материал был влагонепроницаем, стоек к разрыву и высокой температуре, и носить его можно было целыми десятилетиями без всякого видимого ущерба. Молодец красовался на фоне ночного звездного неба и несущихся вдаль космолетов, а в руке у него был черный чемоданчик с эмблемой Почтовой Корпорации Новы-2. Эмблемой, казалось бы, не имеющей ничего общего с самой работой посыльного, – космолет, пробитый навылет багровой зигзагообразной молнией с пылающим желто-белым острием. Такая же эмблема горела у посыльного на груди.